Хиджаб в Московском метро
Я стараюсь не ездить в метро. Автомобильные пробки спокойнее, чем давка в переполненных вагонах и толкотня на эскалаторах. Но вот однажды довелось…
На бегу влетев в вагон, удивился его пустоте. На перроне такая давка, а тут вдруг так просторно. Сел на свободное место, открыл журнал, и вдруг чувствую - что-то не так. Огляделся - пуста только одна половина вагона, люди сгрудились в другой. А прямо передо мной, в этой пустоте, две женщины в хиджабах. Втянули головы в плечи и жмутся друг к дружке. Они и весь остальной вагон смотрят на меня, словно ждут, как я себя поведу: останусь на своем месте или тоже отойду вглубь вагона? В этом вагоне ехал страх. Здесь все боялись всех.
Мусульманское платье - очень удобная одежда для террористок. Именно под такими костюмами прячут свои бомбы смертницы, регулярно взрывая жизнь российской столицы. Не хиджаб превращает женщину в террористку, но в нынешней Москве именно хиджаб стал знаком опасности. Символом исламского экстремизма. И не только в Москве.
Современная история заставила европейцев переосмыслить вроде бы безобидные вещи. Атрибут народного быта стал оружием смерти. А потом и политики. Когда в России началась дискуссия о том, разрешить ли мусульманкам фотографироваться на паспорт в платках, как того требует ислам, многие посчитали это угрозой светскости государства, попыткой расколоть его по религиозному признаку. Потому что у России есть кавказский опыт, где несколько столетий светские законы противостояли родоплеменным отношениям. Клановые адаты против единообразия закона.
Вступив в дискуссию о хиджабах, Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев выразил свое отношение к предмету спора весьма многозначительной фразой:
- Я категорически против паранджи. Особенно против того, чтобы студенты, учащаяся молодежь носили хиджабы и паранджу.
У нас никогда такого не было в истории, наша религия не имела такой традиции. Нужно уметь отличать истинную религию от навязанной нам.
Возможно, Президент имел в виду и события времен Второй мировой войны. Тогда территория Казахстана волею советской власти превратилась в межэтнический плавильный котел. Сюда ссылались немцы Поволжья, корейцы с Дальнего Востока, греки из Грузии и Крыма, турки-месхетинцы, уйгуры, латыши, эстонцы. И вайнахи - выселенцы из Чечни. В отличие от остальных диаспор и казахских жузов, горцы продолжали открыто жить по своим законам.
Все, что происходило тогда в Казахстане, и нынешние события в России только внешне похожи на межнациональные конфликты. На самом деле, это столкновение двух противостоящих друг другу мировоззрений на форму устройства государства. Можно вспомнить, как на территории мятежной Чечни первым делом светские суды заменялись законами шариата. Или последние наставления юноши Кадырова о правилах поведения, после чего на улицах Грозного из пейнтбольных ружей начали обстреливать девушек без платков. Да и постоянные теракты против дагестанской милиции - это эхо войны между религиозной и светской властями.
Еще один важный тезис Нурсултана Назарбаева в "хиджабовой дискуссии". Он сказал, что с уважением относится к тем, кто придерживается исламской веры. "Но у нас своя дорога", - заметил он. Это заявление - как сигнал для внешнего мира. Президент объявляет о том, что Казахстан никогда не свернет с пути развития светского государства и никогда не поддержит радикальные исламистские организации.
В современной России дискуссии о религиозной атрибутике - это не теологический спор. Страна пытается нащупать свое место в глобализованном мире. Русские националисты с хоругвями на площадях Москвы – разве это признак веры?
Двадцать лет назад у наших бандитов были престижны не только малиновые пиджаки, но и тяжеленные кресты напоказ. Эти кресты - массивные, дорогие тоже были вызовом. Опознавательным знаком по принципу "свой - чужой". Скоро выяснилось, что от пули в разборках они не спасают, и церковными подношениями грехи не искупить. Теперь бандиты вышли из моды. Вместе с малиновыми пиджаками и золотыми крестами в полкило. Крест остался символом веры, но напоказ его больше не носят.
…А тогда, в метро, мы так и продолжали ехать. Все вместе. Две перепуганные женщины в хиджабах и толпа, сгрудившаяся от них подальше. И пустота между нами. Мы старались не смотреть друг на друга. И я уговаривал себя вместе со всеми: это просто такая одежда.
Никто не выходил. Ехать нам было в одну сторону. Долго.
